И тебе идёт! А встречаемся мы в библиотеке.

...Национальной библиотеки Республики Татарстан, дом Ушковой, Кремлёвская, 33. И это — последний шанс до лета увидеть библиотеку здесь, пока она ещё в этом здании. Скоро она будет переезжать из здания 1906 года.

Удивительно, как здесь вообще столько всего сохранилось. Сохранилось больше, чем могло: как это всё не растащили в 90-е! Видела зеркало? А лестницу с драконами? Каждый — из цельного массива дерева. Библиотекари до сих пор пользуются оригинальными ключами, такими длинными… У Наргизы их целая связка.

Всё строго тут, тишина должна быть!

Поболтаем.

Часто. Когда я в Казани, я часто тут работаю, в гроте. Прошлым летом по приглашению библиотеки я разработала и провела здесь писательский курс по нон-фикшн, называется "Так и было": как писать о том, что было на самом деле. Сейчас он уже перешёл в онлайн из оффлайна и проходит 4-й раз. Весной планируем офлайн продолжение — наверное, тоже в библиотеке.

Я писала в школе. Мне нравилось. Моя старшая сестра (троюродная — у нас большая татарская семья) Гульчачак однажды написала сочинение на татарском языке про джентльмена: каким должен быть мужчина. Гендерные темы, представляешь, в школе!

Мужчина должен быть вот таким! Какой он джентльмен? Вот такой!

Привет!

...которых ещё больше. Просто пока нет голосов от первого лица об этом.


Гульчачак написала сочинение о том, каким должен быть джентльмен. Его опубликовали в газете "Көмеш кыңгырау" ("Серебряный колокольчик"). Это детская газета на татарском языке. Газету принесли на ужин и показывали всем. И я такая: ВАУ! Вот это да! А что, можно свои тексты публиковать в газетах? Для меня это было прям окно. А Гульчачак не стала писать дальше, это было первое и последнее опубликованное сочинение, она реализовалась в другом. А меня прям зацепило.


В 9-м классе я стала работать в газете, как практикантка, конечно, стажёрка. В 10-м мне стали за это платить. С тех пор я и не переставала. После школы училась на местном журфаке, и деньги зарабатываю по-прежнему только своей профессией. Иногда я упаковываю и как-то продаю опыт, иногда мнение — что для меня удивительно. Но чаще всего я продаю именно это — текст.

Да, конечно. У меня много сестёр, и почти все читали книгу. С братьями мы это как-то меньше обсуждаем. Сёстры читали в процессе, поддерживали. Мы дружим, хоть теперь и видимся реже — отношения хорошие. Это всё вообще очень крепко, могу падать с закрытыми глазами и быть уверенной, что поймают.

Писатель. Знаешь, я сейчас шла сюда и увидела свою книгу на полке в библиотеке. Она стоит, на ней ярлычок, номер — и мне очень трудно в это поверить до сих пор, хотя прошел почти год с момента выхода книги. Я когда в книжном встречаю "147", думаю, что это кто-то из моих друзей туда принёс и подложил. И это каждый раз для меня странно — видеть её материальной, осязаемой.

Я писала в школе. Мне нравилось. Моя старшая сестра (троюродная — у нас большая татарская семья) Гульчачак однажды написала сочинение на татарском языке про джентльмена: каким должен быть мужчина. Гендерные темы, представляешь, в школе!

Правда. Не знаю, почему. Мне кажется, к этому будто нельзя быть готовой. Может, когда у тебя девятая уже книга, тогда нормально.


Я практик и на курсе "Так и было" рассказываю о текстах как практик, изнутри. У меня нет теоретической базы почти никакой. Я не училась в литературном, не ходила на курсы — разве только как гость. Поэтому всё, чем я могу делиться — только мой опыт и мои навыки, которые мне помогали и помогают в работе с текстом.

Бывает… наверное. А 147 — просто цифра. Свиданий поменьше, кстати, получилось. Ты знаешь, да?

…семнадцать.

Да. Сказала "стоп". Первые два месяца я писала книгу без свиданий, просто изучала, как меняются отношения в новом, уже изменившемся мире. Такое (не претендующее на научность) практическое исследование. Куда всё движется, какие тренды, какие есть правила, традиции в разных странах, в разных культурах, у людей разных национальностей. С возрастом как это меняется или не меняется. С опытом — у тех, кто уже был в браке, например. А некоторые не женятся вообще никогда и живут счастливо.

А кто-то женится и разводится, и тоже ничего. А у кого-то большие семьи из бывших, нынешних с общими и отдельными детьми… Очень быстро меняется мир, и было бы странно предположить, что отношения не меняются.Я стала изучать это, и в какой-то момент Володя Яковлев, мой бывший шеф и друг (надеюсь, бессрочный) меня спросил:

— А ты сама-то ищешь?

— В смысле? Конечно, я ищу.

— А как ты ищешь?

Выяснилось, что я никак особенно не искала. А как вообще люди ищут? Свидание — это очень просто. Я бы даже сказала, консервативный формат. Просто раньше они по-другому были организованы. Вот он приходил — все знали, зачем он идёт. Он приходил домой, твоя семья видела.

Да, шёл и знал, что его будут оценивать. Не то что сейчас — у тебя Киану Ривз на юзерпике в Тиндере — или слоник.

Неинтересно, думаешь? А меня немножко анонимность расстраивает. В каких-то моментах она может быть любопытна, но с точки зрения отношений: ты как бы аноним, ты никто.

Да, во вторник.

Нет! Во вторник. Я садилась…

Да, потому что муза — это дедлайн. Я очень редко, когда заранее писала. Чаще всего письмо, которое ты читала (и ещё 4000 человек тогда, в процессе написания) я писала во вторник.

И примерно так же в издательстве. Это были не письма, которые я отправляю просто тебе, хотя написаны они были так. В Splash кроме авторов был свой бэк-офис, классная команда: арт-директор, программисты, бильды…

Аналитик Машенька следит, как люди ходят по сайту, кого и как долго читают, с какого автора на какого переходят, как подписчики Ксении Буржской становятся моими — и наоборот…

Менеджер Ксения Лукичёва (сейчас работает в Казани) говорила: "Так! Вторник. Где письмо? Радмила, где текст?"

Издатель Владимир Яковлев говорил: "Слушай, ну, если ты не сможешь, значит ты не можешь". Это значило, что мой контракт мог прекратиться в любой момент, потому что авторов, желающих писать книгу в Splash было много. И я как-то сразу подсобиралась и могла. Целый год у большой команды была работа мечты, многие из нас (я, Ксюша Буржская, Тамрико Шоли, Саша Мурашев, Фамиль Велиев) написали за этот год книги (электронные и печатные). Мне моя книга дала очень много: и отношения, и творческую реализацию, и финансовую, и путешествия, и новых друзей. Я ужасно благодарна Володе и Юле Яковлевым за это время и эту работу вместе, и всегда буду им благодарна.

И до сих пор меня иногда спрашивают: "А как бы мне в то электронное издательство попасть?" Тогда это было издательство в Берлине. Семь авторов из разных стран, русскоязычных. С нами работала Маша Слоним, великая британская журналистка, которая всегда курила на планёрке — такая, в махровом халате, взъерошенная и с сигаретой — мы все общались, делились планами, обсуждали, кто о чём пишет, кто куда летит.

Нет, мы все находились в разных местах, у нас были видео-планёрки. Периодические мы встречались в Берлине. Была съёмка в Киеве, мы туда все прилетали. А так все работали в разных местах, постоянно перемещались. Я переезжала раз в месяц в другую страну. Саша Мурашев ездил по школам, например, и написал книгу "Другая школа". Саша изучал, как меняется образование. Ксюша Буржская изучала, как меняется отношение к переезду за границу и что это вообще такое.

А я изучала, как меняются отношения, точно так же. Поэтому, переезжая, я выясняла, как знакомятся местные, где, какие правила, как это устроено, какая есть разница в восприятии.

Каждый месяц, в новую страну. Да.

Я писала книгу в 11 странах, в разных городах. Несколько раз я возвращалась в Берлин и несколько раз в Тель-Авив, это мои любимые города, лучшие города Земли. Тбилиси — месяц, Киев — месяц, Стамбул… Я постоянно переезжала и там на месте разбиралась в ситуации. В Тбилиси, кстати, знала ли ты — есть круглосуточный ЗАГС. Как в Вегасе — можно пожениться… в любой момент!

Ага. Если что, имей в виду.

А под какой угрозой? Что, мне скажут, что я как-то неправильно живу? Людям абсолютно всё равно, по какому поводу тебя осуждать. Ты можешь изменить имя, возраст и место действия. Или написать очень благочестивую книжку, как делали многие прекрасные люди, и тебя точно так же будут осуждать за то-нибудь другое.

Будут говорить, что эту книгу написала не ты, потому что мужчины только разбираются в строительстве, и женщина не могла написать, как написала Яхина, например. Или ещё какой-нибудь бред.

Если ты выходишь в открытый космос медийного пространства — тебе никуда от этого не деться. В этом космосе много всякого летает, включая дерьмо. Иногда оно попадает в тебя. Это просто карусель, она кружится — по Интернету бегает толпа с топорикам, кого-то ловит. Если с тобой этого ни разу не было — у меня для тебя новости: тебя просто нет в этом поле. А если ты делаешь хоть что-нибудь… хоть что-нибудь сколько-нибудь заметное, открытое — то рано или поздно эта толпа поймает тебя.

Меня ловят раз в году. Я могу писать книгу или не писать, могу поддерживать татарских дизайнеров и изучать то, как переосмысляются национальные символы в современном дизайне, то, как люди выражают эту идентификацию, и на толстовках написано "Теплоконтроль", а для людей с прошлым казанских 90-х это триггер. И вот, толпа с топориками уже бежит на тебя.

Потому что есть казанский феномен. Некоторые ОПГ 90-х назывались так же, как районы Казани. И районы Казани называются так до сих пор: Сухая Река, Теплоконтроль и другие. Если ты продаешь в своём маленьком магазине татарских дизайнеров толстовку, на которой вышито "Сухая река", то для тебя это два красивых слова, а для кого-то это место, где у него друга убили во дворе, и для него это остро, нервно, у него по этому поводу всё болит…

И через час у тебя под постом в фейсбуке 400 комментариев, и некоторые из них звучат так: "А вот я тебя сейчас встречу возле подъезда, ноги тебе переломаю и ты поймёшь, почему нельзя продавать эти толстовки".

И подкаст пишем.

Не знаю. Так как я живу и выросла в Татарстане, здесь очень многие вещи не принято говорить прямо.

Как-то вот знаешь, надо догадаться, надо иметь в виду, надо учесть, надо понять по контексту…

Да, но тем не менее многие люди здесь делают эту работу и делают это мастерски. Я не сразу к этому привыкла, когда вернулась в Татарстан. Поэтому когда, например, я переживала… у меня месяц лежал контракт с издательством на столе, я его долго не подписывала. Каждый день я говорила по телефону или лично, если он был в городе, с Вовкой, говорила ему: "Вов. Я, наверное, не буду. Я всё нашла, всё сказала, дело сделано. Кто-то меня в интернете уже читал, а теперь представь, если книга будет в каждом книжном страны — это же ещё и регионы подтянутся к осуждению?"

Да, мне всё время было страшно. Мне до сих пор страшно! И я вообще не понимаю, как это всё случилось. Вова ответил: "Ну, слушай, всё-таки книга уже написана, может, ты отпустишь её и дашь ей прожить свою жизнь — и с тех пор, книжка вышла, и нет ни дня, чтобы мне кто-нибудь за неё "спасибо" не писал. Я счастлива, что она вышла. Потому что то, что пишут мне — совсем не то, чего я боялась. Так устроена голова, мозг: 4000 человек скажут "спасибо, молодец, классно", один скажет тебе "сдохни шлюха" и ты будешь гонять этот комментарий по голове — видишь, и даже расскажешь о нём Русине. Мы почему-то спотыкаемся о негатив.

Не знаю. Может, мозг воспринимает это как угрозу.

Знаешь, не всегда на самом деле так. Когда ко мне приходит Ксюша, присылает ссылку и говорит — вон там тебя в интернете обсуждают, фас. Я говорю — даже открывать не буду. Потому что, ну что теперь, я буду ходить по интернету и всем доказывать?

В интернете кто-то неправ! Бежим! Нет, я не бегаю с топориком по Фейсбуку и другим социальным сетям, это делают другие. Пока мне писали хейтерские комментарии, я написала книгу. У меня немножко другие приоритеты. Кто-то пишет комменты, а я пишу тексты. Вообще не хочу ничего писать бесплатно. Это же нужно идти ругаться, тратить время..

...чего-то объяснять, думать...

Да, писать это вообще-то работа. Я с 17 лет ничем другим деньги не зарабатываю, я больше ничего не умею. Кому то платят за плохие комменты — пусть они и пишут, для них это работа. А у меня — другая. Я колонку лучше напишу, или домашние задания почитаю на курсе "Так и было". Сейчас 4-й набор — 45 человек. Через какое-то время будет оффлайн-курс, в нём будет всего 10 человек, он будет проходить в гроте Национальной Библиотеки. И я стараюсь создать безопасную среду внутри, чтобы люди могли свои тексты читать вслух.

Оказалось, что да. Кто бы думал!

А что такого-то? Все это делают.

Поднимите руки, кто тут ни разу не влюблялся, кто ни разу не целовался. Может быть, кто-то ни разу не занимался сексом — ну, ничего, Всё впереди. Но и книжка же не об этом. Вообще книжка про одиночество, мне кажется. Но это другая рубрика у тебя есть! Почему оно всё такое запечатанное и затабуированное? Мы что, хотим все делать вид, что этого нет?

Нет любви, семьи нет, секса нет? Одиночества нет, может быть, кто-то думает? Я так не думаю. Одиночества полно. Оно просто как газ может всё заполнить пространство вокруг, если ты сам не заботишься о том, чтобы что-то сложилось по-другому. Мне кто-то написал в комментариях: "Какое недоверие судьбе!.."

...а не то, что просто должно произойти. Мне нравится этот комментарий.

Да кто ж его знает… А ты не была на спектакле "147" в прошлый приезд в Казань?

Мы недавно возили его на фестиваль в Дрезден. В спектакле "147" (маленький спойлер) в финале становится ясно, кого я искала на самом деле.

Да, надо смотреть. Ещё в спектакле принимают участие реальные герои книги.

Живые.

Приходи. Он в репертуаре Творческой лаборатории "Угол". Это лучшее место, чтобы смотреть современный театр в Татарстане.

А к вопросу, кого я искала — придуманного человека, или судьба его вынула из рукава, я не знаю. Чёрт его знает! Я без понятия. Когда я разговаривала с парами, которые вместе давно — 30, 40, 50 лет и задавала им вопрос (один и тот же) — как они встретились, и выяснилось вот что. Как они встретились — не имеет никакого значения. Абсолютно никакого! Гораздо важнее то, что они стали делать со своими жизнями после, после того, как прошли первые 3 года, появились дети, прилетел первый кризис. Или после того, как один из них потерял работу. Или когда один из них заболел... это всё сильно важнее.

Познакомиться можно где угодно — в интернете, на улице, родители привели, сын маминой подруги, преподаватель, коллега, шеф, чей-то друг, таксист — какая разница. Сильно интереснее, как ты потом будешь с этим жить. Сейчас, когда прошло почти три года, я бы написала совершенно другую книгу. Но это уже то, чем мне не хочется делиться. Потому что там, где книжка кончилась, началась моя по-настоящему личная жизнь. Я вообще туда, кроме самых близких друзей, никого не считаю нужным приводить. Потому что зачем?

Меня удивило, что страшно всем примерно одинаково. Что все примерно одинаково боятся. Что когда ты идешь на первое свидание, ты очень паришься и думаешь, что примерно всё зависит от тебя — как ты выглядишь, как ты будешь себя вести, что там произойдет, не произойдет. А дальше уже постепенно начинаешь перекладывать ответственность на судьбу… и если чего-то не так — дело в другом, а не в тебе. Но когда ты шёл на первую встречу, то думал, что вообще всё в твоих руках.

Удивило, как развивается институт второго и третьего брака. Стали очень много разводиться. У меня среди моих взрослых друзей 35-40 лет практически нет пар, практически нет людей, которые…

Да. Очень много стало разводов, что, с одной стороны мне нравится — как будто бы больше нет причины терпеть, если тебе плохо, больно, если ты не дай бог в абьюзивных отношениях, то ты не должна терпеть мужа. "Семья навсегда" сейчас уже это перестаёт быть причиной, чтобы вместе жить. И я рада, что это так.

А с другой стороны — все пишут, если ты оказался в плохих отношениях, как из них выйти. Вот моя подруга Юля говорит: "Почему никто не говорит мне, как мне справиться со сложностями?" Как выйти — понятно, выйди и зайди правильно, построишь всё заново. Да ничего ты заново не построишь! Построишь всё то же самое. Просто с другим человеком.

Если ты не умеешь в отношениях жить, ты это неумение возьмёшь с собой, в свои следующие отношения, и там повторишь точно такую же модель. И второй принесёт свою модель и тоже будет её строить с тобой. Поэтому так много историй про повтор: "Все одинаковые!" — да это ты одинаковый, чувак. А институт второго, третьего брака — это необходимость договариваться. Если раньше вы расстались и не встретились больше никогда — пока, всё, заблокировал человека в соцсетях…

— То теперь, особенно если у вас есть дети, или дела, или друзья, вы вынуждены проявлять договороспособность, иначе ваша жизнь станет сильно менее удобной. Я обожаю примеры моих друзей, которые восстановили доверительные отношения. Всё таки разрыв — это некоторая травма, некоторая микросмерть. Говорят, развод по степени стресса — вторая строчка после физической потери близкого человека, даже если оба хотят развестись. Я три месяца на полу лежала просто после развода. Договариваться, как вы продолжаете общаться и воспитывать вашего общего ребёнка, как он будет взаимодействовать с новыми детьми. Как эта семья становится больше. И как на кухне у одной бабушки все эти семьи собираются…

Да, но у нас покрепче скрепы.

Мы поплотнее держимся за идею "так должно быть, а так не должно быть".

Я иногда читала комментарии в соцсетях и думала: какая дичь вообще просто. Живёшь в своём мире, у тебя современные друзья, вы можете на балет в Париж полететь, или на выставку в Екатеринбург, на масленицу в Никола-Ленивец поехать смотреть, как Полисский сжигает свою только что созданную скульптуру — и кажется, что внутри вашего мира всё более-менее понятно. А потом ты решаешь на автобусе поехать, а не на такси, один раз, и тут сразу расширяются границы. И не только — в каком-то городе остановился, где раньше не останавливался. Или обедать куда-то пошёл, куда раньше не ходил. А ещё квартиру выбираешь, ездишь и разговариваешь с людьми…

Я вышла человеком, который кое-кого встретил. Внутри себя, в первую очередь.

Ну да, звучит, наверное, немножко банально. У меня родители из деревни. Я выросла в Набережных Челнах в 56-м комплексе. Я росла в городе, в котором ещё никто не умер. У нас не было бабушек возле подъезда, потому что там смены поколений тогда ещё не произошло. Не было преемственности, традиций. Туда приехали, как в Америку, чужие друг другу люди. Это очень интересным способом образованный город, в котором в 90-е было тоже тревожно, как и в Казани. Признак, по которому общество развивалось и люди строили отношения между собой — можно было поделиться географически. Ты из 56-го, а фотограф наш (как его зовут) из 51-го.

Он из 51-го, а я из 56-го. Ленару нельзя ухаживать за мной, потому что в 56-й ему ходить нельзя. Я выросла вот в таком примерно городе. Было ещё такое "там подростки, не ходи…" — это значило опасность.

У меня в школе деньги отнимали те, кто постарше. Потому что они защищали меня от других, кто отнимает деньги. А я отнимала деньги у тех, кто младше.

И у неё отнимали. Так делали все.

Так жили все в 90-е. А моего кумира [девочку] в школе парень в 10-м классе из ревности убил в подъезде. Такое детство. В нём много было и классного: сгущёнка, кукла Дина, которую папа из командировки привёз, поездка в деревню к бабушке, черёмуха. Как я плавать научилась… Поэтому для меня вообще всё чудо, всё что потом произошло.

Я недавно в Берлине стояла на балконе и думала: как я здесь оказалась? Как это вообще всё произошло? Может быть, я родилась и выросла, чтобы написать эту книгу, чтобы по ней поставили спектакль, чтобы его отобрали на фестивале для показа в Дрездене и чтобы мы все сюда приехали прямо сейчас?

Поэтому книга мне очень много дала кроме того, что я искала. Для меня удивительно, что это вообще всё случилось.