Это очень сложный вопрос, поскольку такие вещи не формируются быстро. Я понимаю хорошо, что такие вещи не возникают спонтанно.


Может у кого-то и бывают моменты обращения — например, когда человек кого-то встретил, в какой-то момент понял, что он хочет быть писателем, хочет рассказывать истории. Да необязательно писателем — он хочет быть врачом, художником, учителем — да кем угодно. У меня такого момента не было.

Так сложились обстоятельства. Я жила, наверное, три с половиной года в UK, в разных городах — в Манчестере, в Ливерпуле, в Лондоне. Какое-то время жила и работала в Греции — в Афинах практически все говорят на английском, так что там я работала без знания греческого. Могу, конечно, поздороваться или сказать спасибо, но это сильно расслабляет, когда не учишь язык. Я считаю, что опыт жизни и работы в другой стране — это прекрасный опыт. Мне кажется, всем нужно через это пройти. Во многих странах, в Европе, гораздо дешевле путешествовать, чем из России. И вообще, это возможность посмотреть мир, другие страны, посмотреть на собственную страну на расстоянии, на свой собственный опыт. И главное — посмотреть на себя, потому что оказываешься фактически наедине с миром…

Да! Наедине с собой, что очень важно. И это очень интересно, потому что у тебя нету твоего окружения. И неважно, как оно на тебя влияет — хорошо или плохо…

В эмиграции у тебя его нет. Нет прослойки между тобой и окружающим миром, и нет прослойки между тобой и тобой, как ни странно. То есть в каком-то смысле оказываешься "вдвоём": ты и ты. Ты с собой встречаешься и знаешь… как мистические истории в духе Линча, когда смотришь на своего двойника и разговариваешь с ним. Это очень важный и удивительный опыт — не только для тех людей, которые хотят заниматься творчеством — а вообще для любых людей, для любого человека. Я бы советовала поэтому куда-то поехать, поучиться, постажироваться, написать PhD на любом языке, который вы знаете или собираетесь выучить. Это совершенно прекрасный опыт, я очень его ценю. Меня это очень сильно сформировало и избавило меня от очень многих стереотипов. И про Великобританию, и про Россию в том числе.

Да, это безусловно то, что приходит. Мне это ещё помогло довыучить английский — понятно, что мы параллельно продолжаем всю жизнь учить свой собственный язык. Это открывает другую культуру. Понимаешь ценность другой культуры и своей в том числе.

Работать, учиться, учить язык. Занималась очень много разными вещами, преподавала русский язык, в том числе. Стажировалась, потом работала в рекламном агентстве. Поскольку я не могла работать копирайтером, я занималась… там есть такая странная профессия, которой у нас нет, называется Creative. То есть я придумывала какие-то в рекламном агентстве штуки…

Ну да. И это был очень хороший опыт, потому что я там научилась работать в фотошопе и "иллюстраторе". Не могу сказать, что я прям дизайнер, но если надо что-то сверстать, я могу. Это классный навык, и если совсем будет плохо, я могу сделать небольшое усилие. Я даже мечтаю доучиться на дизайнера или технического такого специалиста…

Да… Я всё время об этом мечтаю, но пока удаётся зарабатывать, хоть совсем и небольшие деньги, но как-то по-другому. На самом деле, я ехала, чтобы отстраниться от себя, от своего опыта, переоткрыть мир и переоткрыть себя заодно. Это очень важное путешествие, мне кажется.

Ну да!

Тори Эймос я впервые услышала, когда мне было лет 14. Я тогда была подростком...

Это был конец 90-х. Наверное, это была Cornflake Girl. Сейчас Tori Amos знаменитая, но непопулярная. У неё есть пул фанатов. Но тогда она была популярная в том числе, не только знаменитая. И меня совершенно поразило звучание церковных колоколов в сочетании с пианино и голос... Я тогда не понимала ничего про феминизм, не знала, видимо, такого слова. Уже существенно позже я стала понимать смысл текстов и основную мысль про равенство и возможность женщины высказывать свою позицию.


Об этом довольно часто говорит и Мадонна — музыкальный бизнес в Америке, как и любой бизнес, который приносит деньги, очень патриархальный. Женщины не продюсировали своих собственных песен. Женщина могла написать песню, она могла написать музыку, но звучание, сведение, жанр, финальный звук и то, каким альбом получался на исходе — обычно решали какие-то продюсеры-мужики. Тори Эймос была одна из немногих исполнительниц, которая сама стала продюсером своих собственных альбомов. Это сейчас Бейонсе продюсирует свои собственные альбомы, и это нормально. Ну, сейчас вообще всё стало гораздо проще. Билли Айлиш с братом записали в гараже или в собственных комнатах альбомы — всё классно. Но тогда этого не было всего.


Я как-то росла, формировалась, слушая музыку Тори, и не понимая, насколько она политична. Сейчас, кстати, читаю её книжку Résistance, которая вышла на днях. Каждая глава начинается с текста песни, например Little Earthquakes, и меня совершенно поразило, насколько эта книга политизирована.

Она абсолютно вся про политику, и это невероятно. Я думала, сейчас будет про муз, про женщин… Но это про политику! Тори сейчас особенно остро стала ощущать, что всё вокруг — политика. То, как мы ходим в магазин, то как мы сидим дома на самоизоляции — это политика. Сам формат того, как проходит наша жизнь — это политика. И писатели, и исполнители песен, и поэты, и любые художники, artists, я имею в виду, они тоже политические активисты. Понимаете, все русские писатели-цисгендерные мужчины, чаще всего богатые, занимались в том числе политикой.

Толстой, Достоевский, Гоголь — супер-политикой всегда занимался, не говоря уже про Тургенева. Возвращаясь к Тори Эймос — даже не понимая текстов песен, не читая её интервью я услышала в её музыке тот посыл, который оказался абсолютно созвучен всем тем мыслям и вопросам, которые меня тоже волновали и беспокоили. Тори была фактически первая селебрити, кто рассказал о своём опыте изнасилования. Относительно недавно появилось движение #metoo — а она на самом деле его ветеран фактически.


Эпиграф появился в "Калечине..." просто потому, что Crucify — это важная песня про травмы, которые мы получаем в своей жизни, про непонимание, про то, почему нам бывает так плохо и так трудно что-то изменить. Кикимора выступает некоторым ангелом, который появляется, о которых молит героиня: "Где же эти ангелы, которые так нужны?" — Такая странноватая параллель. Но то, что Тори Эймос звучит у меня в голове — это действительно так.


Кстати в Новосибирске поставили спектакль по "Калечине-Малечине". И режиссёр Алексей Крикливый перед началом спектакля выходит с книжкой, читает эпиграф, рассказывает про роман из зачитывает эпиграф — из Тори Эймос.

Хотя я знаю, что она отвечает, я за все эти годы так и не написала. Я три раза была на её концертах - в Лондоне, в Манчестере и в Москве. В самый первый раз я ехала в Лондон из Ливерпуля. Приехала раньше.. это было в таком классическом театре…

Да!

Я приехала раньше и зашла в зал прямо со стороны сцены, совсем рядом со сценой. Захожу и вижу прямо перед собой Тори — у неё был саундчек. Эта женщина звучит у меня в ушах много лет, и вот я вижу её прямо перед собой… потом меня стали прогонять, но это был совершенно удивительный опыт.

Учит, во-первых, ритмика. В тексте должен быть ритм. Потом она использует очень много фольклора - американского в первую очередь, конечно.

Она много пишет про… собственный опыт. Это любопытный подход. Не могу сказать, что я rebel, но её опыт многому нас учит. Ты должна смириться, что этот выпуск посвящён Тори Эймос!

В конце 80-х, до того, как она стала знаменитой альтернативной исполнительницей и авторкой собственных песен, она записала попсовый альбом вместе со своей группой, которая называлась Y KANT TORI READ ("Почему Тори не может читать") - после 10 лет исполнения шлягеров в барах она написала этот попсовый альбом, записала то, что ей посоветовали продюсеры. Но этот альбом провалился, и она поняла, что нужно делать только то, что ты хочешь, писать то, как ты хочешь.


То, чему нас учит опыт Тори — не надо стараться написать тексты для читателей, при всём моём уважении — или для редакторов, или для книжных блогеров, Илии для премий — ни в коем случае. Потому что если все начнут писать для премий, чтобы закрывать собственные ипотеки…

Мне кажется, сейчас очень многие так стали делать. Фактически нужно писать для себя, и нужно работать с тем, что тебя волнует, и делать это тем образом, который ты хочешь, даже если он всем остальным кажется странным, не монетизируемым и непонятным. Потом всё равно выяснится, что людям это будет полезно и важно.


У меня был очень похожий опыт. Я никогда не пыталась писать популярных книг, но я пыталась писать жанровое кино. Я очень люблю жанровое кино американское

Я прошла через подобный опыт, и только когда начала писать, то что мне нужно, это начинает работать.

Меня волнует невозможность найти общий язык одних людей с другими людьми: например - власти с народом… Меня волнует отсутствие в России русского языка, который мог бы говорить о современности. Который был бы и языком коммуникации, и языком литературы. Тот язык, которым пишутся очень многие тексты — в лучшем случае — это язык литературы 90-х, в худшем — язык литературы соцреализма. Всем кажется, что такой язык работает, потому что книжки читают, но на самом деле он не передаёт реальности, которая нас окружает. Это такой удивительный разрыв.

Меня волнует всё то, что называют "социалкой" и "чернухой" - вся та реальность, которая на самом деле происходит, и которая волновала всех русских писателей. Неблагополучие, в котором мы существуем. То, что называется "русской хтонью", в которую мы так или иначе проваливаемся, даже если не существуем в этом каждый день. И насилие, конечно, которое проистекает из этого неблагополучия, и насилие, которое мы так или иначе испытываем. Я сейчас говорю необязательно про физическое насилие: насилие вербальное, психологическое, юридическое, бюрократическое… которое тоже является составной частью этого неблагополучия.


Мощнейшая творческая волна в феминизме, которая так сильна и интересна в поэзии, частично в прозе - реакция на все эти виды насилия. Я так очертила круг проблем, которые меня волнуют в первую очередь.

Я считаю, что надо говорить так, как хочешь ты. Если ты предпочитаешь говорить "автор", можешь говорить автор. Я часто про себя говорю "писательница", и я говорю "режиссёрка" и "авторка". Я достаточно часто использую феминитивы — почти всегда.

Я иногда читаю отзывы на "Сестромам" — просто потому, что их гораздо меньше, и в восприятии людей эта книга сложнее. Но я не читаю каждый отзыв. Мне безумно интересно восприятие людей — без разницы, профессиональных читателей, критиков или блогеров, или непрофессиональных. Мне интересно, как воспринимаются тексты. Это некоторое продолжение моей языковой лаборатории, где я пытаюсь работать с русской реальностью, и мне интересно, как люди эту реальность отторгают.

Отзывы такие, что — "очень тяжело читать, потому что близко к реальности".

Плохо, потому что тяжело, или тяжело, поэтому плохо — в одном отзыве написали, что это "какая-то советская действительность". И я всё удивляюсь, какая же она советская, когда она... постсоветская? Она какая-то другая, но людям очень тяжело, когда они видят свою же жизнь, и не понимают, зачем они должны читать про "Пятёрочки"…

Мне кажется, что детективы не имеют никакого отношения к реальности милиционеров, хотя это очень тяжёлая профессия…

Я не люблю, кстати, детективы. Не знаю почему, но не понимаю этого очарования. Маринину в детстве и юности я читала. Мне кажется, это очень хорошая жанровая психологическая проза.

Это помогает посмотреть на себя со стороны. Необязательно так сработает, но может быть, это поможет ситуацию изменить, по крайней мере попытаться. Важно, что я же не занимаюсь документальной прозой — там есть авторское преломление, не только в языке, но и в историях, и оно создаёт дистанцию, которая может помочь читателю. Есть люди, которые могут это оценить и которым это может каким-то образом помочь. С другой стороны очень многие люди ходят в те же "Пятёрочки", но не знают про такой опыт. Не обязательно опыт насилия, но опыт старения. У меня есть несколько текстов, которые посвящены старости. Это попытка узнать своего соседа или каких-то людей, чей опыт до конца не знаешь, а они вроде бы существуют с тобой в новой реальности.


В своём альбоме "Scarlet's Walk" Тори Эймос переоткрыла Америку. А я считаю, что у нас и Россия в некотором смысле не открыта. Я в детстве очень любила смотреть на светящиеся окна многоэтажек и думать, что там люди и у них какая-то своя жизнь, собственная история. Сейчас очень много разговоров на тему, где же сейчас настоящий герой. А мне кажется, что настоящие герои — это и есть вот эти герои повседневности. Люди, которые просыпаются, идут на работу, отводят детей в школу, в детский сад — это и есть настоящий героизм — жить этой, порою скучной, повторяющейся, не особенно лёгкой жизнью.


Жить в повседневности — и есть героизм сегодняшнего, и этих героев нам ещё предстоит открыть.