Год назад было прекрасное время: тогда он только что закончился, этот процесс [вышел роман "Дети мои"], и можно было радостно о нём рассказывать.

Сейчас… это совсем некстати. Что рассказывать о писательском процессе, если он у тебя не очень выходит, понимаешь?

Да? Здорово! Дедушки уже нет давно. У меня их было двое, оба были замечательные. Один действительно был большим придумщиком, рассказывал сказки.

Нет, он просто рассказывал сказки, любил сказки, знал их много, придумывал, сочинял. Оба дедушки, к сожалению, умерли задолго до того, как роман был создан, поэтому данная версия не может быть подтверждена никак.

Литературные рабы?

Скольки? (смеётся)

Во-первых, приятно видеть, как много наших людей приходит на встречи за границей, в том же Лондоне…

Очень много наших! Что же касается зарубежного читателя, то здесь разные впечатления. Всё зависит, конечно, от страны. В странах бывшего соцлагеря восприятие первого романа фактически такое же, как и в России, потому что люди понимают, что такое репрессии, ссылки. Часто на встречах в Чехии, в Латвии, вспоминают про своих родственников, рассказывают на встречах, что в их семье было что-то похожее. В каких-то странах приходится делать очень большую вводную…

Что такое татары? Кто они такие? Что такое Татарстан, Татария?

И Тартария, само собой. У меня даже есть презентация, где самый первый слайд — это большая карта, средневековая, 14-го века, где большими буквами написано: "ТАРТАРИЯ", и огромная территория, от Каспия до Тихого океана фактически вся — та самая Великая Тартария, которую так боялись в Средние века в Западной Европе. И я объясняю, что такое Тартария, откуда это слово произошло, как это всё связано с татарами.

Да? Это где?

Серьёзно?

Нет, ты знаешь, они не все до меня доехали, просто потому, что некоторые издательства забывают отослать…

Да, "Дети Волги"! Ещё только одна книжка вышла пока, на сербском.

Перевод — действительно совершенно необычное чувство. Каждый перевод. А в Иране… Я не рассказывала? Когда мы были в Тегеране — а очень многие вещи в татарской культуре заимствованы из персидской — некоторые вещи, описанные в Зулейхе, оказались близкими и даже родными. Для читателей в Иране — пери, аждаха, юха — все эти существа мифические — это всё существа из персидской мифологии. Поэтому про них объяснять ничего не пришлось, так же, как и про легенды. Легенда о Юсуфе и Зулейхе — прекрасно её знают в Иране. Легенда о 30 птицах… И даже имена Гузель, Зулейха, Муртаза, Юсуф — это современные иранские имена.

А из последних встреч самая трогательная была во Франции. Я туда приехала в лицей к школьникам 15 лет. Я не очень понимала, о чём с ними разговаривать, боялась, что они просто заснут на моих рассказах о раскулачивании.

Вот и выяснилось, что я совсем зря боялась. Школьники уже прочитали текст. И даже сделали инсценировку минут на 15 по мотивам романа. Девочки станцевали танец Зулейхи, а потом была сценка, как Упыриха разговаривает с Зулейхой и запугивает её. Потом они зачитывали вслух свои мысли на тему расставания и покидания родного дома… Всё это сопровождалось видами Волги, Казани 30-х годов, Сибири, трудовых посёлков…

Ого!

И вот, перья приехали в Москву: "La liberté, c'est comme crier le plus fort possible"… [франц."Свобода — это как кричать изо всех сил"]

"Уехать - это увидеть новый пейзаж. Мы оставляем нашу прежнюю жизнь, чтобы всё начать заново".

Расскажи?

Вообще-то ты свободно говоришь по-немецки.

Погоди, это как?

Ну да, становишься просто машиной для перевода.

А может быть, и не надо? В этом же и есть сноровка устного переводчика…

В общем, тебе не понравилось.

В Москву? Да просто в большой город ехала.

Но по сравнению с Москвой — раз в 10 меньше! Казань я очень люблю. Это такая точка подзарядки, куда можно возвращаться, как на базу: прилетаешь, втыкаешься в розетку, подзаряжаешься, потом летишь дальше. Всё-таки Москва — это Москва. Особенно тогда.

В конце 90-х. В 1999 году я переехала сюда. Это уже было по-настоящему свободное плавание, без мамы с папой, а в одиночку. В совершенно незнакомом городе, в таком океане, поплавать было очень даже интересно. Какое-то время я работала, скорее подрабатывала, давая частные уроки - немецкого, английского. Как частный учитель, который приходит на дом.

С некоторыми из них мы в очень близких дружеских отношениях. Однажды я даже преподавала на английском языке немецкий язык... Так и прошла первая пара лет, а потом я начала работать в сфере связей с общественностью, рекламы. И понемножку доработалась… до того, что книжку написала.

В идеале — да, приходишь и пишешь. Но это, наверное, самое радостное, когда у тебя есть, чего писать. А когда ты не можешь войти в текст очень долго — это мучительное время.

Абсолютно точно. Это, наверное, нормально. Просто мне казалось, что второй роман даётся очень сложно после первого, а с третьим будет всё проще. Но это не так, к сожалению.

Да.

Не мучай меня, пожалуйста.

Я закапывала какое-то время, не делала. Года два это всё тянулось, до того, как уже состоялась школа кино.

Да. Уже два года до этого история как-то крутилась, вертелась, я её пыталась писать, но всё это была полная ерунда. Всё это ушло в корзину — буквально всё, до точки.

Нет. В школу кино шла, потому что и писать хотелось научиться, и сценарное образование получить.

Да, но сложить большую историю я не умела. А в школе кино действительно под видом сценария она раз — и сложилась. Я обманула себя, сказав — это вовсе даже не литература, а просто сценарий, план. Не хочу сказать, что было легко, но это легче, чем создавать литературный текст. Мне показалось, что языком кино рассказывать [историю] легче.

Ну… не десять, а поболе. Лет 13, наверное.

Ну да! Была ещё школа кино, конечно. Очень хотелось кинообразование получить.

Хотелось очень давно. А оказавшись в Москве, как-то я не решилась…

Потому что… взрослая уже была, понимала, что нужно как-то выживать, на что-то покупать еду, снимать квартиру… А учась во ВГИКе и работая с полной отдачей, это было бы очень сложно. А потом… заел быт. Заело зарабатывание денег в какой-то момент. В итоге пошла в Московскую школу кино и там написала сценарий про Зулейху, а потом уже и роман написала на основе него.

Я пыталась. Были два крупных захода в сценаристику, просто ни из одного ничего не получилось. Проекты не состоялись, но это было полное погружение. Вот это было как раз, как ты говоришь — каждый день я садилась и писала, включая порой и выходные. Тогда я поняла, что мир кино настолько непредсказуем и непрозрачен, что большой вопрос — можно ли туда вкладывать столько сил и времени.

Время же уходит, оно твоё, это твоя жизнь. А главное — сценаристика очень сильно зависит от чужого мнения. Кто-то умеет с этим лучше обходиться. Приходится очень многое переделывать. Вот эта гибкость творческая… если её нет, то ты как профессионал просто непригоден.

Я гибкая в коммуникациях и совершенно негибкая в творчестве. Я поняла, что интереснее писать собственные истории. У меня их всего две и обе они написаны так, как хотелось…

Да, как хотелось мне, и так, как я понимаю красоту.

Структура, в первую очередь. Чтобы в структуре большого текста была красота. Два моих романа построены так, что они мне кажутся красивыми: я вижу все взаимосвязи внутри этих текстов, и особенно это касается второго романа, "Дети мои". Я достаточно тщательно выстраивала его структуру, и узор истории кажется мне достаточно сложным. И красивым. Красотой я называю не слог, а именно структурную составляющую.

Зависит от истории. "Зулейха…" написала одним слогом, "Дети…" другим, третья история — если появится, думаю, это будет третий слог. Зависит от того, как развивается герой в истории. Слог может быть разным, а вот структура, многоуровневость, её красота — дело самое сложное. А слог, стиль — для меня имеет не такое большое значение.

А кто это сравнивает? Ерунда всё это! Какие сравнения могут быть?

Там запретное поле, туда нельзя.

Да ты можешь позадавать…

Да это разве коварный вопрос?

Да я просто не отвечу и всё. Я закрытый человек, на самом деле. Я про книжку готова всё что угодно рассказать, про себя — нет.

И зачем кому-то знать, какой я человек? Пусть знают, какой я писатель.

Да ужасное слово — "вдохновение"! Я его не люблю.

Вдохновение — пожалуй, о том, что создаётся на эмоциях, создаётся достаточно быстро: стих, рассказ, небольшая картина, набросок, мелодия, наверное… А большой текст — это не вдохновение, это просто работа, которая очень растянута во времени. Это те же самые периоды: период мучительный, период более плодотворный, период застоя. Это такие очень длинные куски времени, и "причесать" их, обозвав словом "вдохновение" — мне кажется, неправильно.